пожиратель смерти 80 левела
Название:Паутина
Автор:Гугла
Фэндом: Katekyo Hitman Reborn
Персонажи: Бельфегор,Хару Миура
Пейринг:Бельфегор/Хару
Рейтинг: R
Жанры: Ангст, AU, Флафф, Гет, Ужасы, Психология, Романтика
Предупреждения: OOC
Размер: Мини
Размещение: Только с моего согласия
Дисклеймер: Амано Акира
Статус: закончен
От автора:первая работа по Реборну,да.ждем всего от тапок до сковородок,желательно чугунных.
клац-клацКогда эта девушка переступила через порог резиденции Варии, Бельфегор лишь улыбнулся мягкой улыбкой хищника, перебирая своими тонкими белыми пальцами кинжалы, хитроумно спрятанные по всей его одежде. Кохай отправился на задание с Леви, поэтому принцу нужна была новая жертва. Как и любому хищнику.
А что готовит ему его парка, с кем сплетутся нити его жизни, ему было всё равно. У принца должно быть всё. У принца-охотника тем более.
Уже с первой минуты он представлял, как будет испугано дрожать спина в мнимом для него страхе, как над верхней губой, такой же нежно-розовой, словно роза, выступят незаметные капельки волнения, капельки пота, и она быстро проведет своим язычком по верхней губе, будто, слизывая крем от пирожного. Он знает, что она любит сладкое по незаметным ароматам ванили, мяты, горького шоколада, тянущиеся за ней. Красота, граничащая с липкими сетями страха, которые будут резать её нервы, помогая ему незаметно заглядывать в её светло – кофейные глаза и с диким упоением рассматривать едва заметные слезинки на ресницах, чарующа и маняща. Как ванильный латте со льдом.
Он чувствовал не адреналин, нет. Потребность. Жажду. Это апофеоз, наслаждение, нуга страсти, экстаз – охотиться за ней. Это не извращение, это его жизнь, что отражается в мертвом блеске тиары в соломенных волосах. А соблазнительное дрожание коленок заставит сдерживать рвущийся наружу рык охоты.
Парка пустила незаметную черную нить седьмого греха.
Сначала она будет двигаться незаметно, первые три дня, ступая на носок, прижимая себе очередную порцию отчетов и бумаг из библиотеки. Но все равно молчаливый мрачный гранит, не принимавший ковров, выдаст тихий цокот, а звенящая нервная тишина её взволнованное дыхание. Пусть долго, пусть охота, борьба продолжится неделями, месяцами, годами. Принц возложит всё на импровизированный алтарь, но никогда не откажется от дара. Она намного интереснее, чем спокойный Фран с язвительными выражениями и фразами. Ей будет страшно. Ей будет жутко. Она станет забавной игрушкой.
Грандиозная ошибка с её стороны оставаться тихой и незаметной для него. Но это и так было понятно. Зачем лишние пояснения, ши-ши-ши? Игрушкой можно управлять, сжимая руками, делая всё за неё.
Прислушиваясь к ритмичному постукиванию туфелек на невысоком каблучке, он вновь застынет где— то позади, слегка сгорбив спину, чтобы эта ненужная охотнику привычка не была заметна на его королевской осанке. Бельфегор следует за ней тенью, страхом, что держит подальше всех врагов Вонголы от семьи. И тонкие серебряные нити его будут тянуться вслед. Он – паук, умеющий с помощью своих стальных паутинок подчинить ветер, разум и, не приведи, Святая Дева Мария, душу. Это продолжается вторую неделю.
Кошмары преследуют девушку с темно – каштановыми волосами, нависают в темной комнатке, где она временно живет. Нет окна, нет ночника, лишь упаковка снотворного на прикроватной тумбочке. Ему нравится управлять ею не только наяву, но и во сне, рассматривая невинное тело, прядь волос, прилипшую к краешку губ и редкие слезинки на щеках. Он кусает губы, чтобы не захихикать, не нарушить воистину прекрасную для него идиллию. Она-хрустальная ваза, а он уже наигранно покачивает узкими ножами, сдерживая внутри взрыв радости. Особой, которая присуща эйфории после боя. Точь – в — точь по плану.
Парка пускает в гобелен принца следующую нить.
Всё рухнуло в один день, смертоносными льдинками обиды застыв в душе.
Жилы нервов, нити, канаты, связи его готовы лопнуть с оглушающим звуком, сбившись в один не распутываемый комок. На пределе, на пределе, на пределе он уже устал вдыхать запах дождя, исходящий от её персиковых щёк, слушать её тихий, слегка испуганно – ломкий, но на удивление твердый голос и смотреть на нитку жемчуга, изящно обвивающей её лебединую шею. Он не высыпается, сидит по ночам у её кровати, сдерживая пальцы, рвущиеся убрать ту несчастную прядь. Ему хотелось не квантифицировать её душу, разрушив всё, ураганом, штормом, сломя волю и тонкую шею. Он хотел раскрошить, распылить, изрезать на атомы, ни на что, но аккуратно и нежно, будто его стихией являлся туман.
Фемида не зря слепа, раз весы её всё время наклоняются из стороны в сторону. Он уже не сможет долго терпеть. Время вносит свои коррективы, так почему бы и ему не поторопиться?
Вот сейчас. Через секунду, которая сравняется с мигом, он сожмёт её трепыхающиеся тело своими сетями и с удовольствием понаблюдает, как карминовые ручейки будут смывать с одежды этой девушки осенний запах дождя. Гребанного дождя.
Уже, полусогнутый в прыжке, сжимая в паучьих пальцах несколько лучших острых стилетов, он застывает на месте. Последний рывок, удар и конец. Кто заметит его развлечение в одном из многочисленных коридоров? Конец его мучениям, его совести, всему. Занзас конечно простит ему эту игру, но, эти, чертовы Тсуна с Хранителем Дождя, разделаются с ним на раз и два. Занзасу давно всё равно, он даже не знает имени этой девки. Тихонько зудит натянутая леска.
Краем уха он слышит её имя, произносимое Боссом.
Хару.
И тут же убегает в свою часть резиденции, готовый рассмеяться. Снова приглушенно, хрипло хихикать, через зубы, в оскале тарантула. Снова, не срываясь на визг, раскидывая свои изумительные кинжалы, не позволяя себе вырваться из покоев и с рёвом, восторженным, впиться в её губы, утащив обратно, в свое логово, чтобы смотреть, как рубиновые капельки прокушенных губ Хару принесут любимый металлический запах, бороздящий душу, уничтожающий разум. Чтобы не наступить собственную гордость. Чтобы не вдыхать аромат воды с неба и не видеть её лебединую шею. Если бы он был гепардом, то обязательно медленно впивался клыками в сонную артерию, разрывая нитку белого жемчуга.
Он назвал её по имени. Занзас, которому наплевать, у которого вместо сердца дыра, произнес одно слово невидимыми пулями расстреливая рассудок.
Паук запутался в своей паутине, беспомощно дергаясь в липких конвульсиях отчаяния.
Почему? Как? Зачем? Вопросы, задаваемые самому себе, убивали, а стоило прикрыть глаза, как он снова видел её коленки и чувствовал запах кофейных зерен с дождем. Хищник стал жертвой, а жертва неосознанно охотником.
Короткий звук, нет, нота скрипа двери и этот чертов взгляд кофейных глаз останавливают истерику.
Хару что-то говорит, мелкими шажками приближаясь к нему. И ей насрать, что он взбешен, что он истеричен и сжимает руками лезвия многочисленных кинжалов, ножей, стилетов? Холодный ум вновь взял узду и заставил сердце работать умереннее, а дыхание сделать не таким шумным. Разум паука вновь выкрадывается на охоту, расплетая сети. Ещё ближе. Ещё.
Кажется, что Миура окружена облаком ароматов: дождя, кофейных зерен, выпечки из кондитерской и металлическим, слегка отдающим ржавчиной запахом крови. Она рядом, сидит на краешке кровати, нервно теребя нитку с поблекшими дарами моря. И снова прядь волос примкнула к уголку губ.
Секунда, которой Бельфегор обещал, что она станет главным мгновением пришла. Рывок за руку, переворот и она игрушкой лежит на кровати. С крошечными льдинками от ванильного латте на губах. Лежит, широко распахнув кофейные глаза, окруженная тьмой внутри и вне. Запахи ушли, оставив лишь легкую ржавчину в воздухе. И не пахнет этим осенним дождем и приторными пирожными с кофе. Он наклоняется к ней совсем не грациозно и не по-королевски, чтобы проверить не поранилась её шея, не порвалось украшение. Тиара, мертвая, падает рядом с лицом Хару.
И хочется ему верить, что сейчас она не забьётся испуганной бабочкой в его объятиях и не убежит к своей чертовой Вонголе. Паук, плененный красотой, хрупкой и эфирной, ослабевает, погибая в предсмертных конвульсиях. Не хочется ничего, разве, что, вот так нависать над ней, в двух дюймах от выразительных глубоких карих глаз, и, улыбаться ей, радуясь удачной охоте и бабочке, наверное, счастья, оставшейся на месте. Глубоко в сердце.
Через три дня Хару Миура будет спокойно спать в своей светлой, наполненной теплом и лунным светом комнате, а он сидеть рядом, убирая прядь волос с губ, растягивая этот момент намного дольше, чтобы позлить всех Хранителей, который, он знает наверняка, следят за ними.
Охота продолжается.
Автор:Гугла
Фэндом: Katekyo Hitman Reborn
Персонажи: Бельфегор,Хару Миура
Пейринг:Бельфегор/Хару
Рейтинг: R
Жанры: Ангст, AU, Флафф, Гет, Ужасы, Психология, Романтика
Предупреждения: OOC
Размер: Мини
Размещение: Только с моего согласия
Дисклеймер: Амано Акира
Статус: закончен
От автора:первая работа по Реборну,да.ждем всего от тапок до сковородок,желательно чугунных.
клац-клацКогда эта девушка переступила через порог резиденции Варии, Бельфегор лишь улыбнулся мягкой улыбкой хищника, перебирая своими тонкими белыми пальцами кинжалы, хитроумно спрятанные по всей его одежде. Кохай отправился на задание с Леви, поэтому принцу нужна была новая жертва. Как и любому хищнику.
А что готовит ему его парка, с кем сплетутся нити его жизни, ему было всё равно. У принца должно быть всё. У принца-охотника тем более.
Уже с первой минуты он представлял, как будет испугано дрожать спина в мнимом для него страхе, как над верхней губой, такой же нежно-розовой, словно роза, выступят незаметные капельки волнения, капельки пота, и она быстро проведет своим язычком по верхней губе, будто, слизывая крем от пирожного. Он знает, что она любит сладкое по незаметным ароматам ванили, мяты, горького шоколада, тянущиеся за ней. Красота, граничащая с липкими сетями страха, которые будут резать её нервы, помогая ему незаметно заглядывать в её светло – кофейные глаза и с диким упоением рассматривать едва заметные слезинки на ресницах, чарующа и маняща. Как ванильный латте со льдом.
Он чувствовал не адреналин, нет. Потребность. Жажду. Это апофеоз, наслаждение, нуга страсти, экстаз – охотиться за ней. Это не извращение, это его жизнь, что отражается в мертвом блеске тиары в соломенных волосах. А соблазнительное дрожание коленок заставит сдерживать рвущийся наружу рык охоты.
Парка пустила незаметную черную нить седьмого греха.
Сначала она будет двигаться незаметно, первые три дня, ступая на носок, прижимая себе очередную порцию отчетов и бумаг из библиотеки. Но все равно молчаливый мрачный гранит, не принимавший ковров, выдаст тихий цокот, а звенящая нервная тишина её взволнованное дыхание. Пусть долго, пусть охота, борьба продолжится неделями, месяцами, годами. Принц возложит всё на импровизированный алтарь, но никогда не откажется от дара. Она намного интереснее, чем спокойный Фран с язвительными выражениями и фразами. Ей будет страшно. Ей будет жутко. Она станет забавной игрушкой.
Грандиозная ошибка с её стороны оставаться тихой и незаметной для него. Но это и так было понятно. Зачем лишние пояснения, ши-ши-ши? Игрушкой можно управлять, сжимая руками, делая всё за неё.
Прислушиваясь к ритмичному постукиванию туфелек на невысоком каблучке, он вновь застынет где— то позади, слегка сгорбив спину, чтобы эта ненужная охотнику привычка не была заметна на его королевской осанке. Бельфегор следует за ней тенью, страхом, что держит подальше всех врагов Вонголы от семьи. И тонкие серебряные нити его будут тянуться вслед. Он – паук, умеющий с помощью своих стальных паутинок подчинить ветер, разум и, не приведи, Святая Дева Мария, душу. Это продолжается вторую неделю.
Кошмары преследуют девушку с темно – каштановыми волосами, нависают в темной комнатке, где она временно живет. Нет окна, нет ночника, лишь упаковка снотворного на прикроватной тумбочке. Ему нравится управлять ею не только наяву, но и во сне, рассматривая невинное тело, прядь волос, прилипшую к краешку губ и редкие слезинки на щеках. Он кусает губы, чтобы не захихикать, не нарушить воистину прекрасную для него идиллию. Она-хрустальная ваза, а он уже наигранно покачивает узкими ножами, сдерживая внутри взрыв радости. Особой, которая присуща эйфории после боя. Точь – в — точь по плану.
Парка пускает в гобелен принца следующую нить.
Всё рухнуло в один день, смертоносными льдинками обиды застыв в душе.
Жилы нервов, нити, канаты, связи его готовы лопнуть с оглушающим звуком, сбившись в один не распутываемый комок. На пределе, на пределе, на пределе он уже устал вдыхать запах дождя, исходящий от её персиковых щёк, слушать её тихий, слегка испуганно – ломкий, но на удивление твердый голос и смотреть на нитку жемчуга, изящно обвивающей её лебединую шею. Он не высыпается, сидит по ночам у её кровати, сдерживая пальцы, рвущиеся убрать ту несчастную прядь. Ему хотелось не квантифицировать её душу, разрушив всё, ураганом, штормом, сломя волю и тонкую шею. Он хотел раскрошить, распылить, изрезать на атомы, ни на что, но аккуратно и нежно, будто его стихией являлся туман.
Фемида не зря слепа, раз весы её всё время наклоняются из стороны в сторону. Он уже не сможет долго терпеть. Время вносит свои коррективы, так почему бы и ему не поторопиться?
Вот сейчас. Через секунду, которая сравняется с мигом, он сожмёт её трепыхающиеся тело своими сетями и с удовольствием понаблюдает, как карминовые ручейки будут смывать с одежды этой девушки осенний запах дождя. Гребанного дождя.
Уже, полусогнутый в прыжке, сжимая в паучьих пальцах несколько лучших острых стилетов, он застывает на месте. Последний рывок, удар и конец. Кто заметит его развлечение в одном из многочисленных коридоров? Конец его мучениям, его совести, всему. Занзас конечно простит ему эту игру, но, эти, чертовы Тсуна с Хранителем Дождя, разделаются с ним на раз и два. Занзасу давно всё равно, он даже не знает имени этой девки. Тихонько зудит натянутая леска.
Краем уха он слышит её имя, произносимое Боссом.
Хару.
И тут же убегает в свою часть резиденции, готовый рассмеяться. Снова приглушенно, хрипло хихикать, через зубы, в оскале тарантула. Снова, не срываясь на визг, раскидывая свои изумительные кинжалы, не позволяя себе вырваться из покоев и с рёвом, восторженным, впиться в её губы, утащив обратно, в свое логово, чтобы смотреть, как рубиновые капельки прокушенных губ Хару принесут любимый металлический запах, бороздящий душу, уничтожающий разум. Чтобы не наступить собственную гордость. Чтобы не вдыхать аромат воды с неба и не видеть её лебединую шею. Если бы он был гепардом, то обязательно медленно впивался клыками в сонную артерию, разрывая нитку белого жемчуга.
Он назвал её по имени. Занзас, которому наплевать, у которого вместо сердца дыра, произнес одно слово невидимыми пулями расстреливая рассудок.
Паук запутался в своей паутине, беспомощно дергаясь в липких конвульсиях отчаяния.
Почему? Как? Зачем? Вопросы, задаваемые самому себе, убивали, а стоило прикрыть глаза, как он снова видел её коленки и чувствовал запах кофейных зерен с дождем. Хищник стал жертвой, а жертва неосознанно охотником.
Короткий звук, нет, нота скрипа двери и этот чертов взгляд кофейных глаз останавливают истерику.
Хару что-то говорит, мелкими шажками приближаясь к нему. И ей насрать, что он взбешен, что он истеричен и сжимает руками лезвия многочисленных кинжалов, ножей, стилетов? Холодный ум вновь взял узду и заставил сердце работать умереннее, а дыхание сделать не таким шумным. Разум паука вновь выкрадывается на охоту, расплетая сети. Ещё ближе. Ещё.
Кажется, что Миура окружена облаком ароматов: дождя, кофейных зерен, выпечки из кондитерской и металлическим, слегка отдающим ржавчиной запахом крови. Она рядом, сидит на краешке кровати, нервно теребя нитку с поблекшими дарами моря. И снова прядь волос примкнула к уголку губ.
Секунда, которой Бельфегор обещал, что она станет главным мгновением пришла. Рывок за руку, переворот и она игрушкой лежит на кровати. С крошечными льдинками от ванильного латте на губах. Лежит, широко распахнув кофейные глаза, окруженная тьмой внутри и вне. Запахи ушли, оставив лишь легкую ржавчину в воздухе. И не пахнет этим осенним дождем и приторными пирожными с кофе. Он наклоняется к ней совсем не грациозно и не по-королевски, чтобы проверить не поранилась её шея, не порвалось украшение. Тиара, мертвая, падает рядом с лицом Хару.
И хочется ему верить, что сейчас она не забьётся испуганной бабочкой в его объятиях и не убежит к своей чертовой Вонголе. Паук, плененный красотой, хрупкой и эфирной, ослабевает, погибая в предсмертных конвульсиях. Не хочется ничего, разве, что, вот так нависать над ней, в двух дюймах от выразительных глубоких карих глаз, и, улыбаться ей, радуясь удачной охоте и бабочке, наверное, счастья, оставшейся на месте. Глубоко в сердце.
Через три дня Хару Миура будет спокойно спать в своей светлой, наполненной теплом и лунным светом комнате, а он сидеть рядом, убирая прядь волос с губ, растягивая этот момент намного дольше, чтобы позлить всех Хранителей, который, он знает наверняка, следят за ними.
Охота продолжается.
@темы: Фанфик, Бельфегор/Хару
-
-
30.08.2011 в 17:56которые?
Парка
А это что?
Фик восхитителен!
Честно говоря, не могу выразить в словах всю силу эмоций испытанных при прочтении этого чуда!
-
-
30.08.2011 в 20:00Оооо,а ашипку я не заметила,чортТТ
Спасибо.Если честно,я старалась выразить скорее Бела,чем Хару.
Рада,что вам понравился,Tenno_Ryuu